Наша жизнь начинается в автобусе, наша жизнь продолжается в автобусе, наша жизнь заканчивается в автобусе. Очень короткий период, когда мы позволяли себе автомобиль, тоже завершается. Нам теперь предписано всем вернуться в общественный транспорт, основа которого, конечно же, автобус. У нас еще есть орава анклавов, где на каждого человека приходится по полторы машины, иногда — по две, например, город Владивосток у нас лидирует. Там плотность автомобилей и плотность населения очень близки друг к другу, там машины есть у каждого, включая младенца. Москва в этом плане отстает.

Но, так или иначе, наша задача вернуться в колонну по одному строго в общественный транспорт и ездить в автобусах, в автобусах, в автобусах. Тем, кому повезло — еще какие-то варианты по трамваю и по метро. В Москве еще появилось усиление под названием железная дорога «Ласточка», она идет через помойки. Кто хочет полюбоваться Москвой, не торопитесь, это можно будет сделать в ближайшие лет 20. На сегодняшний день любоваться там абсолютно нечем, любование трагичное. Такое ощущение временами, что вы заезжаете в какую-то разоренную войной территорию, и вот сейчас оттуда выйдет немецкий танк. И есть шанс, что прямой наводкой по вашему вагону он и вдарит.

И поскольку наша жизнь проходит в автобусе, то совершенно ничего удивительного в том, что машиной нашего финального исхода тоже является автобус. Катафалк похоронный – это тоже автобус. В основном по стране это курганский капотный автобус КАВЗ, совершенно чудовищный, либо ржавый ПАЗик. Да, в Москве за последнее время произошли определенные изменения, у нас на частном подряде работает много приличной техники, поэтому нас возят в автобусах хоронить своих родственников марки Mercedes-Benz. Это очень торжественно и, тем не менее, это маршрутка, такое чисто московское олицетворение.

Остальная страна покойников в последний путь везет на телеге, запряженной лошадкой, до этого возившей хвороста воз, либо на тракторе, потому что других вариантов просто нет. Ну, либо на автобусе и это очень четко характеризует уровень всего, чего мы достигли. Мы к скотовозу привычны, и похороны для нас с понятной долей восторга по поводу того, что еще один из нас отмучался. Теперь в автобусе в плохеньком костюмчике, мы его наконец-то довезем и на кладбище закопаем, а потом обнесем забором.

Помните, у Эфраима Севеллы в романе «Toyota Corolla» есть такой момент, когда он оказывается  на американском кладбище и изумленно спрашивает у американки: «А почему у вас возле могилки нет заборов? Вот этих наших оградок, без которых немыслимо наше кладбище?», на что она ему изумленно говорит: «Америка — свободная страна, открытая. Какие заборы?».  У нас символ страны — это забор, шлагбаум, колючая проволока, охранник и скотовоз в качестве исхода финального. Нас везут туда, в последний наш маршрут на ржавом, чудовищном и непрезентабельном.

Поэтому, когда вдруг в информационное пространство страны врывается сообщение о том, что некая итальянская фирма, даже не важно, как это называется — хотя тоже у нее довольно красивое тюнинговое название «Ellena srl autotrasformazioni », итальянские слова они хороши в своем англоязычном корне. Они взяли и Maserati Ghibli превратили в катафалк! Они взяли Maserati и вместо того, чтобы катать девок по ресторанам, превратили эту машину в транспорт финального исхода. Так это нормально, во всем мире так. Вот она цивилизация, вот она культура.

Что такое культура? Да, это когда мы не поем в квартире хором и когда купец из соседнего дома, соседней квартиры не может смыть с унитаза, потому что наступает разруха, вот это культура. И культура во всем. Культура она в том, какие у нас дома престарелых, культура в том, сколько справок нужно собрать, чтобы ребенок получил бесплатное образование, чтобы его пустили на порог школы. Как мой приятель, который не смог в Москве пристроить ребенка, пришел во Францию в первую попавшуюся школу и сказал: «Здравствуйте. Мой ребенок будет учится у вас». Ему сказали: «Конечно». «Какие нужны документы?». «Как какие документы?», — переспросили французы – «Для того, чтобы ребенок учился в нашей школе, никаких документов не нужно, нужен ребенок». «А знаете, он к сожаленью не знает французского языка». Директор школы ответил: «А это моя проблема». И через полгода ребенок заговорил на французском языке. И никаких других вопросов уже не возникло.

И вот, когда итальянцы делают Maserati Ghibli, для нас это совершенно не понятно: как так? Шикарная машина. Шикарная машина используется не по назначению, она же шикарная специально для того, чтобы доставлять удовольствие живым, чтобы взяв от жизни все, можно было приехать куда-то и классно провести время. Нет, она просто машина, она просто дорогая и она самый уместный транспорт для того, чтобы отправить человека в последний путь.

В цивилизованном мире похороны — это нота трагедии, это страдания, расставания, это уважение к человеку независимо от его заслуг. Совершенно не важно, кем он был при жизни, какой социальный статус он занимал. У нас красиво хоронят только на показуху, когда это политический деятель или актер.

Актера под аплодисменты в шикарном гробу, которого мы не видели никогда и больше не увидим, проносят и грузят в такой же самый катафалк, который инсталлировал нашу жизнь из западных образцов. И Голливуд нас приучил к тому, что в Америке почему-то нормально во все времена хоронить человека индивидуально, не отвозя его на кладбище в скотовозе, а отвозя один на один, и в машине едет только водитель, а везут его в Cadillac.

Был период в Америке, когда возили в Lincoln, был период, когда возили в Packard, а теперь основная машина для похорон в Соединенных штатах Америки — это Cadillac. Дорогой роскошный Cadillac, который тоже изъят из оборота мачо и не поехал возить девок по кабакам, а скорбно несет свою торжественную миссию, добавляя ноту удивительного почтения к человеку без относительно того, кем он был, а просто потому, что он был человеком. В Европе это Mercedes-Benz. Во Франции это может быть что-нибудь французское, например, Citroen.

И в кузовных ателье, которые делают на базе самых дорогих и самых роскошных машин катафалки, очень много. Это нормальная практика, и для нас это абсолютное потрясение: как можно было Maserati превратить в катафалк, это же кощунство. Нет, как раз Maserati и должна быть катафалком, и Cadillac должна быть катафалком, и Mercedes-Benz должен быть катафалком, потому что это нормально, потому что уход в иной мир в красоте, в торжестве, в строгости, без рванины — это абсолютно правильно, это нормально. А для нас это аномалия, для нас это изумление: как же так?

У нас, конечно, есть еще такая удивительная традиция, когда мы выпендриваемся перед покойниками, типа генерального секретаря и катаем его на Лафете артиллерийском. Во времена телевидения это абсурд, это совершенно дикое зрелище, потому что понятно, что прибить гроб гвоздями к Лафету очень тяжело. Берется Лафет, причем от хорошего по калибру орудия, оттуда вынимается пушка, на Лафет надеваются венки вперемешку с коврами, как-то крепится гроб и все совершенно с торжественными рожами пытаются пройти по центральным улицам Москвы мимо портретов покойного и желательно, и желательно Кремля на Красной площади.

Во времена радио это было нормально, потому что диктор говорил: «Траурная процессия. На артиллерийском лафете везут гроб с телом нашего уважаемого…», дальше, конечно, слеза и каждый домысливал праздничность этого ритуала в силу своего отношения к покойному, торжествовал и рисовал образ этого самого довольно уместного и нормально инкрустированного коврами орудийного лафета.

Сейчас по телевизору ты смотришь, понимаешь, что бред полный, тем более, что прикрепили его, как БРДМ-2 и вот этот бронетранспортер тащил Брежнева, все естественно рыдали. Как иначе, страна у нас по команде может залить слезами все, что угодно, самых себя в том числе. В народе это вызвало только, как вы помните, частой сменой генсеков, похороненных по одному и тому же образу обряду, анекдот про гонку на катафалках, которую выиграть не получилось, но народ тем не менее был счастлив смотреть на Брежнева, потом на Андропова, потом на Черненко… Потом все это закончилось, в стране началась перестройка.

Вот этот абсурд для чиновников высшего ранга. И они по сию пору не понимают, что это тоже не допустимо, что катать на артиллерийском лафете уже хватит, это то же самое, что и на лошадях. Да, красиво, да, очень здорово, можно в гусара нарядить, клево будет. Нет, закончились те времена.

Поэтому, когда мы всей страной будем рыдать по поводу безвременной кончины Владимир Владимировича, то он, скорее всего, будет первым и единственным, кого повезут пред ясны очи телекамер Первого канала на Mercedes. Его жизнь была связана с Mercedes, он был так и иначе инсталлирован в культуру, где понимание Mercedes и его роли в жизни человека на должном уровне. Поэтому и Владимир Владимировича тоже повезут на катафалке фирмы Mercedes. И это будет абсолютно нормальный чинный очень строгий обряд.

Но все остальные мы с вами будем по-прежнему возить покойников, очень близких нам, в автобусах, потому что фирма похоронного ритуала предоставляет автобус. Тем, кому подешевле, тем ПАЗик, тем, кому подороже это будет Mercedes Sprinter. В индивидуальных случаях, тем более, когда вы внезапно разбогатели или государство вам в этом помогло, вас повезут в чем-то более чинном  и более приличном. Это тоже может быть тот же самый Mercedes..

Но вот эта лакмусовая бумажка она еще очень долго будет совершенно четко позиционировать наш уровень культуры, отношение к жизни, отношение к смерти и вообще в целом отношение людей друг к другу.

До тех пор, пока у нас нормой считается автобус, и все воспринимают это как должное, мы с вами обезьяны.

А когда мы с вами начнем понимать, что здесь индивидуализм и индивидуальность должны быть подчеркнуты, мы увидим это на уровне нормального Mercedes. Или хотя бы просто BMW, потому что у нас в Калининграде есть своя маленькая фабрика по производству BMW, это наша, чисто русская  марка.

Мы очень любим BMW. И нормально силами тюнингового ателье сделать из него катафалков по всей стране. Заодно, кстати, придется там и заасфальтировать, включая дальний колхоз. И тогда это будет торжественное, а не скотское явление под названием «Мы хороним любимого дедушку». На сегодняшний день любимый дедушка избавил всех, не только бабушку, потому что на его пенсию пил не только колхоз, но и еще несколько окрестных деревень.

У нас в очень многих регионах, если посмотреть правде в глаза, единственный источник финансирования населения — это дедушкина пенсия. Потому что бабушке пенсия не полагается в силу разных причин, она, в конце концов никогда и не работала, а вот дедушка был кем-то, как-то вот у него эта пенсия осталась. И когда по нашей стране путешествуешь, то довольно четко это заметно в глухих деревнях — зависть людей к тем, кто получает пенсию.

В конце концов, самая мстительная и самая жестокая нация на свете – Китай. Она монголам отомстила за Чингисхана и не простила. Монголию она извела в ноль и такого государства, как Монголия, не существовало бы, кабы в 21 году не случилась июльская монгольская революция под названием «Барон Унгер пожаловал, а вслед за ним и буденовцы красные». Так вот, у монголов обряд проще: там покойника выкидывают за юрту, его не хоронят, земледелие там запрещено во всех видах, там ничего не растет. В Монголии может быть тепличное хозяйство, но не может быть земледелия, и копать яму никому в голову не приходит.

Поэтому китайцы придумали монголам ламаизм для уничтожения. Он чем хорош? Во-первых, нельзя мыться, во-вторых, каждый второй мальчик в семье обязан быть ламой с последующим обетом безбрачья, соответственно, половина населения не вступает в брак и количество детей резко сокращается. На протяжении веков эта месть привела бы к тому, что не было государства Монголии. Если посмотреть географические карты между Россией и Китаем на пороге нашей революции, там такой пунктирчик – нет там государства, это есть дальняя провинция Китая, которая потом выделилась в отдельное государство.

Так вот, у монголов ламаизм требует, чтобы покойника просто выбросили, его заворачивают в тряпочку, вывозят в степь, бросают а на следующий день приезжают и смотрят, если собаки или волки, например, тело разорвали значит хороший был человек, еще пригодился, если не разорвали — да дедуля-то, видать, был паршивцем, вот даже собаки от него отказались.

В этом отношении наш обряд выглядит более цивилизованным, но нам тоже есть, куда расти . Если бы мы в принципе имели какое-то  понимание о том, что это позорно – автобус. То есть, автобус как катафалк — это позорно. Даже если он в коврах — это в принципе позорно. Если бы мы имели это понимание, если бы мы к смерти относились не только как к избавлению и ставили свечки за упокой, радуясь, что наконец-то еще один из нас отмучался, а воспринимали это как трагедию совершенно непоправимую и уход из жизни бесценной души  человеческой, если бы обряд бы выстраивали в соответствии с этим представлением, тогда и уважение бы демонстрировали автомобилями индивидуального пользования, один на один с водителем, и государство принимало бы в этом участие. А не как сейчас. Ведь и с точки зрения официальной политики автобус — это нормально. Вот этот ржавый ПАЗик – это услуга, это ритуал такой, а как иначе? Бывает по-другому? Да, бывает. Даже на уровне государства нет этого понимания.

Когда народ заблуждается в чем-то или, предположим ценности свои не постиг, ему обычно подсказка идет. Редко снизу, совсем редко, когда сбоку по горизонту. Обычно вертикаль, чтобы сверху сказать, например, что-нибудь светлое, типа церковно-приходская школа 3 класса образования всем — и все пошли учится, это сверху прозвучало. Изба-читальня для всех, это тоже сверху прозвучало. А вот о том, что обряд похорон, прощание и отправки человека в последний путь должен быть приличным, не прозвучало. Скотским был, скотским и остался, как олицетворение нашей жизни. Вот то, как мы провели свою жизнь, вот точно так же мы ее и заканчиваем.

И когда где-то выскакивают картинки с разными катафалками разных фирм это, конечно же, вызывает изумление. Как же так? Подобную машину да на такую трату. Удивительно. Это абсолютно нормально. Роскошь должна быть у человека не по заслугам, а по факту того, что он человек. Особенно в тот момент, когда мы с ним прощаемся и уже больше ничего исправить не можем ни в его судьбе, ни в своем отношении к нему.