У нас совершенно фантастические перипетии с Финляндией, мы идем разными параллельными перпендикулярными историческими путями, постоянно пересекаемся, находим, наезжаем друг на друга, наступаем на грабли и каждый раз берем друг друга в пример и как-то незримо спорим. В принципе, у нас уже нет ничего общего, кроме государственной границы. И есть в анамнезе заболевания, когда мы в 1917 году Финляндию от себя отпустили и тут же повели туда войска, устроили войну, получили очень крепко от молодой финской армии, которой уже тогда командовал Карл Густав Маннергейм. В 1939 году решили этот эксперимент повторить, огребли настолько сурово, настолько серьезно, что даже занялись реформой своей армии. После чего долго дружили с Финляндией, мы перенимали у них опыт, покупали у них либо технологии, либо товар, по большому счету очень сильно кормились с этой маленькой страны, которой сильно полегчало после того, как она рассталась с большим имперским соседом.

А вот теперь по прошествии практически 100 лет Финляндия пытается пойти по нашему пути, причем в самом неожиданном секторе, а именно в транспортном.

Столица Финляндии Xельсинки решила, что через девять лет она откажется от личного транспорта, она заставит всех жителей Xельсинки добровольно расстаться с транспортом, принадлежащим им для личного пользования.

Людей обяжут избавиться от собственных автомобилей.

Это как раз напоминает те исторические нюансы, которые в 1917 году закладывались в бытие наше и как общественный формат новой российской действительности. Помните — колхозы, корова общая, жена общая, сеялка-веялка общая, урожай общий. Ну, правда, трудодни у всех персональные. Ну и конечно ни о каком личном транспорте речь не шла. В 20-е, 30-е, 40-е годы было совершенно недопустимо пойти и купить где бы то ни было новый автомобиль, хотя вторичный рынок существовал, и можно было так или иначе что-то подобное себе позволить, но новую машину, если помните, товарищ Сталин, например, лично, как коммерсант после него, дарил передовикам производства, и вот товарищ Стаханов ездил на эмке, потому что она была ему лично пожалована с плеча Сталина.

Финляндия идет тем же самым путем, при этом, конечно же, Финляндией в первую очередь рассматривается, как это ни парадоксально, именно экономическая составляющая, потому что считается, что примерно в год житель столицы Xельсинки 8 дней проводит в пробках. Вот эти вот 8 дней, они вычеркнуты из экономической деятельности каждого жителя Xельсинки, поэтому он гад обязан вместо того, чтобы торчать в собственной машине, пахать-пахать и пахать. Потому что финнов мало, это такое вымирающее племя, их порядка 8 миллионов, и как бы эмигранты не пытались своей кровью разбавить и приумножить поголовье финнов, тем не менее, они не в состоянии решить многие вопросы, потому что естественная убыль населения такова, что деваться некуда, поэтому каждый финн состоит на особом учете, он должен работать, а не заниматься какой-то ерундой, и в том числе ему непозволительно стоять в пробках, особенно в Xельсинки в Финляндии. Если где-нибудь в каком-нибудь другом городишке он себе может подобное позволить, хотя бы просто утаившись от государственного ока, то

стоять в пробке посреди вот так вот столицы Финляндии совершенно недопустимо,

поэтому он должен работать, а задача муниципалитета — сделать все, чтобы у него просто отбило охоту иметь собственный автомобиль.

На другую чашу весов кладется доступность транспортной среды. Уже сейчас можно позволить себе маршрутку, которую вы по смартфону программируете на заезд к вам во двор. Да, действительно, подобные примеры есть. В целом, в дальнейшем человек будет привязан насмерть к смартфону. Рассматривается потихонечку реформа здравоохранения Финляндии, когда каждому новорожденному будет смартфон вживляться в мозг, потому что иначе он в принципе не сможет быть государственной единицей, а речь идет о том, чтобы поголовье финнов было полностью подконтрольно, и они могли бы не только не пользоваться личным транспортом, но еще и силой мысли решать свои транспортные проблемы, когда вы в интегрируетесь в маршрутный лист электрички, когда автобусы идут туда, куда надо, когда каршеринг работает в том числе и на ваши нужды. Ну, либо такое мощное транспортное достижение, как роликовые коньки и велосипед, к вашим услугам именно как раз в обмен на то, что вы мобильно прибываете к нужному вам месту, но ни в коем случае не пользуетесь личным автомобилем.

Очень печально, что финны деградировали до такого фантастического уровня.

Мы раньше их считали приличными людьми и как-то даже в душе мы подозревали, что вот эти приличные параметры, когда человек живет в нормальной стране, нормальной среде, она ему дает в том числе шанс как-то самореализоваться без указки государства. Ему никто не рассказывает, какие трусы ему носить, какой машиной ему пользоваться или не пользоваться, где ему жить, как себя вести, какую школу заканчивать, нет, оказывается, ничего подобного. И Финляндия здесь идет, оттолкнувшись от нашего с вами чудовищного исторического опыта периода построения социализма в отдельно взятой стране. Двигается дальше в сторону потихонечку Северной Кореи, где личного транспорта тоже нет, где в столице Пхеньяне, если есть какая-то машина, то она общественная, либо она просто принадлежит начальнику, и все эти люди служивые, которые идут по улицам Пхеньяна, а там других просто нет, либо ты пионер и состоишь, соответственно, в молодежной организации, либо ты комсомолец, либо ты партиец, либо ты военный, поэтому в любом случае, как только мимо тебя проезжает черная серьезная машина, а это большинство легкового транспорта в Пхеньяне, все останавливаются, отдают честь. Но остальные, соответственно, расконвоированные зэки, имитирующие толпу счастливых строителей социализма, просто замирают и ждут, когда командир даст им возможность двигаться дальше по тротуару.

Финляндия идет этим фантастическим путем, а тут с вами мы стоим и знаем, что от нашего с вами имени

транспортная доктрина Москвы тоже переформатируется совершенно чудовищными методами и стремится к тому же самому Пхеньяну.

У нас за точку отсчета все-таки взята не великая корейская чучхэ, а всего-навсего инаугурация президента, когда нам показали идеал, к которому, собственно говоря, и должны все стремиться. Помните, безлюдные улицы, пустые дороги, нигде и никого, только один кортеж в абсолютно звенящей пустоте едет куда ему надо.

Немножечко это не вяжется с приростом территории Москвы, когда нам добавили лесов, полей, лужаек, лужков, речек и озер, добавив новую Москву, одно с другим не очень, но,

вполне возможно, что мы просто будем поделены на первый, второй сорт.

Первый, более дорогой, еще как-то потихонечку будет доживать свой век в Москве, остальных, конечно, выгонят туда вот, в южном направлении, чтобы они изображали из себя москвичей где-нибудь в районе Калуги, там, ну сильно за Подольском.

И, учитывая, что любой дурацкий пример у нас может со временем тоже получить какие-то законодательные последствия,

уже самое время насторожиться и посмотреть, как именно финский опыт будет трансформироваться в московскую действительность.

Потому что у нас тоже идет принудительная попытка избавить нас от личного транспорта, хотя, конечно, другими методами и безо всякого обмена. Если финны пытаются надавать друг другу по рукам для того, чтобы не ездить, а работать, работать и работать, но тем не менее получить к собственным услугам полную транспортную доступность, когда тебе нужно в том числе сгонять за мороженным, и тебе по этому поводу муниципальный один роликовый конек предоставляет, ну что тут ехать, недалеко, на одной ноге доковыляешь или, в конце концов, самокат, то у нас безальтернативно, потому что реформа ради реформы, ради той безлюдной улицы, по которой никто в принципе ходить и не должен.

Почему вот у нас, например, в Москве идут эти чудовищные совершенно переукладки камней на камни, чтобы камня на камне не оставить, как это в свое время было в дурном анекдоте, «мы меняем одну плитку на другую плитку». Потому что в принципе, когда этот ремонт будет закончен, то есть подозрения, что никто по нему ходить уже не будет, по нему уже сейчас-то ходить невозможно, и здесь мы продолжаем историческую традицию корявой Красной площади. Столетие тому назад ее попытались замостить,

было четыре попытки сделать это ровненько — ни разу не получилось.

Те, кто на Красной площади, помнят, как странно волнами идет вот эта самая брусчатка главного и самого достопримечательного места нашей страны.В полном соответствии с данной доктриной, уважая историческую традицию, а также неумение предков и потомков что бы то ни было делать ровно своими руками, мы продолжаем точно так же коряво выкладывать плитку. Почему? Да потому что по ней никто не будет ходить.

И вот при всем при том мы видим, какие циклопические масштабы приносит вот эта чудовищная реформа, когда на машине уже не проедешь, припарковать ее негде и вот эти аэродромно-авиационные по ширине тротуары. Понятно, что портрет москвича, ну пока он еще как-то угадывается и не выгнан в Калужскую область, это такой человек немолодой, обременённый очень большим количеством болезней и у которого есть маниакальное стремление гулять, вот во что бы то ни стало гулять в любую погоду. Москва видится затейником городом

настолько маленьким, что пешком пройтись, там, ну, 100 километров, 200 километров в день это нормально.

Транспорта никакого не будет, он ведь не подразумевается, и вот это уничтожение маршрутных такси, которое сейчас полным ходом называется реформой и идет с грохотом по городу, как раз является свидетельством того, что никто не подразумевает наши с вами интересы, когда куда-то кому-то нужно ехать. Пешком вот здесь мы, может быть, 100 километров в день по Новому Арбату или по каким-нибудь выселкам, по коряво уложенной плитке, по умышленно коряво уложенной плитке, мы позволим себе освоить — пройтись, погулять.

Либо все гораздо хуже, и пока Xельсинки ориентируется на пережитое и плохо пережитое нами и потихонечку стремится к Пхеньяну, мы стремимся либо к Пхеньяну, либо к Сеулу. В Пхеньяне нет личного транспорта, и там все ходят строем, поэтому у нас вот эти странные подозрительно широкие по размаху тротуары, либо мы идем к Сеулу. Особенность Сеула в том, что это город войны, город постоянно ждет удара северного соседа, поэтому довольно многие архитектурные решения в Сеуле на первый взгляд

выглядят совершенно по-европейски, а на самом деле содержат одну очень интересную оборонительную доктрину.

Представьте себе большую клумбу круговой развязки в центре города по смыканию большого количества проезжих частей, то есть одна дорога, другая дорога, третья, они лучами сходятся все вместе, посередине круговая развязка и, казалось бы, чем можно украсить ее, например, памятником, ну, вполне логично в европейской традиции. В Сеуле там в самом центре города есть такая огромная развязка, и посреди нее стоит слон, он, наверное, в высоту метров 30, но только этот слон надувной и внизу вентилятор постоянно подкачивает воздух с тем, чтобы слон слегка приплясывал. Выглядит очень неординарно, вполне себе фундаментально. Со стороны может показаться, что это памятник, а почему слон-то надувной? А почему такие широкие тротуары? А почему такие низкие бордюры? А почему проводов нет? Как в Москве. Ведь в Москве сейчас на центральных улицах провода наконец-то начали закапывать под землю. А потому что, когда северный сосед нападет на южного соседа, тогда произойдет развертывание американских войск прикрытия, которые будут играть основную стратегическую роль в решении этого несчастного вечно тлеющего конфликта, и туда, сдув слона, на это самое место прилетят двухвинтовые американские десантные вертолеты под названием чинук, и оттуда начнут выпрыгивать морская пехота и выезжать танки. К войне готовятся.

И мне кажется, что

в московской транспортной доктрине как раз угадываются вот эти два направления:

с одной стороны, Москва должна быть безлюдная, потому что, как и безлюдный Пхеньян, она должна стать мертвой выставкой достижений непонятно какого хозяйства. В Пхеньяне в многоэтажных домах никто не живет, в Пхеньяне в многоэтажных домах комендант вечером ходит и зажигает свет в окне, чтобы проезжающий мимо иностранец ахнул, как счастливо живут там, в этих домах, люди, на самом деле там никто не живет. Мы идем к тому же, центр у нас весьма безлюден. Москва должна стать абсолютно пустой, а ширина не столько проезжей части, сколько уже корявого тротуара в расчете на то, что там либо пойдут под конвоем колонна пленных нас с вами, изгоняемых из города, либо там будет боевое развертывание войск прикрытия Москвы.

Вот под эту доктрину видно, что переформатирование Москвы как раз вполне логично и умещается.

Мы с вами лишние, транспорт лишний, танк проедет, пехота промарширует,

вертолет прилетит и улетит, Москва к этому готовится семимильными шагами. То есть, если в финской, например, доктрине подразумевается некое присутствие населения, которое не должно стоять в пробках, а должно работать, работать и работать, то в московской транспортной доктрине мы видим, что население не подразумевается в принципе, мы здесь просто не рассматриваемся, мы здесь не нужны, здесь будут войска, и не зря ведь теперь у нас уже дивизия внутренних войск имени товарища Дзержинского, которая 25 раз была переименована, но тем не менее функцию свою сохранила, раньше жила только в Балишихе и в случае чего должна была войти в Москву, ну, посчитать трупы и перестрелять оставшихся, тех, кто зашел без спроса в город, это называется защита отечества и граждан, а теперь уже местом дислокации избрана точка на карте Москвы. То есть внутренние войска, они же у нас национальная гвардия, изнутри города будут держать оборону. Вот им-то как раз и нужно будет проехать на БТРах, на танках, протащить свою артиллерию и в том числе вертолетоприкрытие где-нибудь, вполне возможно, что на Новом Арбате, где созидается совершенно чудовищный по своим размерам тротуар, либо по Тверской улице, где машины тоже лишние, проводов нет, поэтому лопастям ничто не помешает.

И понятно, что финны, конечно, в финал выйдут раньше нас, они через девять лет действительно выгонят абсолютно любой транспорт из своего города. Личность будет аннулирована в праве на явление под названием автомобиль. Хочешь, вот, пожалуйста, катайся на велике, либо маршируй пешком, если что, русский брат придет и поможет тебе освоить строевую песню с левой ноги в колонну по трое шагом марш, а мы потихонечку придем к медленному выдавливанию, ни в коем случае не декларируя столь открыто свои цели, но по результатам того, что происходит в Москве, мы видим, насколько здесь и пеший человек лишний, до какой степени автомобилист является врагом нынешней московской власти. И, в общем-то, мы идем семимильными шагами к тому, чтобы в городе было чисто, просторно и абсолютно безлюдно.