Помните страшную аварию на Ленинском проспекте с участием топ-менеджера ЛУКОЙЛа Баркова? А калужского губернатора Артамонова, который ездил по Москве в сопровождении областных гаишников? А как у Михалкова мигалку отобрали — помните? Во всех этих историях участвовало «Общество синих ведерок» — одно из движений, которые остались нам в наследство от гражданских протестов 2010—2013 годов. Это было еще и время азартной борьбы с хамством на дорогах. Многие тогда накупили видеорегистраторы, чиновников стали узнавать по номерному знаку, и в соцсетях регулярно появлялись записи их нарушений.

И где же теперь «синие ведерки»?

«А где же теперь громкие истории с чиновниками? — возражает лидер «ведерок» Петр Шкуматов. — Их нет уже продолжительное время. Во-первых, Путин отобрал у многих мигалки. Во-вторых, те, у кого они остались, перестали хамить. В-третьих, почти ушло административное давление на пострадавших в ДТП с участием блатных машин. Я думаю, что все это — в том числе наша заслуга. Мы эти случаи коллекционируем, и два случая за год — это вообще ни о чем. «Синие ведерки» — это антитеза мигалкам. Мы не делаем акции ради акций, мы действуем по принципу айкидо: направь энергию противника против него самого. Когда возникает конфликт, тогда мы подключаемся. Именно поэтому мы говорили, что, как только с машины чиновника снимут последнюю мигалку, «синие ведерки» перестанут существовать».

— Петя, я думал, уже закончилось время, когда понты на дороге что-то значили. Но заезд выпускников Академии ФСБ на «Гелендвагенах» показал, что еще не все символы и ритуалы ушли. А что происходит с красивыми номерами? — задает вопрос Петру Шкуматову Никита Гирин – корреспондент Новой Газеты

— Сейчас так называемые блатные номерные знаки стали жутким пассивом. Когда люди (к этому мы тоже приложили руку) видят серию АМР, они реагируют, как бык на красную тряпку. Вспомни недавнюю историю на Арбате, где бывший советник заммэра Москвы напал на девушку, которая снимала его машину. У него были номера АМР77, это серия для тех, кто пальцы кидает, чтобы показать свою близость к чиновникам. Обладатели таких номеров уже не рады, что они с ними ездят. Потому что они заметны на дороге.

Я знаю крупных бизнесменов, силовиков и чиновников из администрации президента и правительства, которые пришли и сдали в ГИБДД номера, которые им дарили министры, генералы. Которые они покупали за десятки тысяч долларов. Десятки! Тысяч! Долларов!

Они сдали их бесплатно и взяли ничего не значащие номерные знаки. И таких людей становится все больше. Они понимают: у нас огромное количество видеорегистраторов, огромное количество смартфонов. Как сказал мне один чиновник: «Если ты едешь на красный с номерами АМР, тебя тут же снимают, выкладывают, узнают твою фамилию, это последствия для репутации. А если ты едешь на красный с обычными номерами, то никто на тебя внимания не обращает».

Сейчас несколько номеров правительственной серии АМР97 получены простыми людьми в ГИБДД. Я догадываюсь, что не безвозмездно. Тем не менее эти номера были сданы. Чего никогда не случалось в современной российской истории. Я недавно видел, вот — даже зафотографировал: микроавтобус «Форд» с номером АМР97, такого вообще не было никогда!

Точкой в этой истории станет возможность выбирать любой свободный номер на сайте ГИБДД, заплатив госпошлину. Разговоры об этом идут уже давно, и я думаю, что в ближайшие 5 лет нас ждет такая опция. Так происходит в Германии. Заходишь на сайт ведомства, платишь 15 или 17 евро и можешь подобрать себе любой номер. Когда это произойдет, можно будет считать, что в России завершилась целая эпоха.

— Что-нибудь изменилось в самой иерархии номеров? Ведомственные номера — они вообще остались? Или теперь все произвольно?

— Ведомственные номера остались. И это проблема для ведомств. Все примерно знают, кто под какими сериями ездит: РМР — прокуратура, СКР — Следственный комитет. И люди их охотно фотографируют.

Ведомственные машины включены в «белый список» — там «скорые», пожарные, полиция и вот эти спецсубъекты: чиновники, судьи, прокуроры, следователи. Только по дорогам Москвы ездит около 300 тысяч абсолютно неприкасаемых с точки зрения фотофиксации автомобилей. Камера видит номер, но по закону дело об административном правонарушении против спецсубъекта не может быть возбуждено.

Штрафа они избегут. Но для них самое страшное — публичное порицание. Они договорятся внутри своей системы, договорятся с гаишниками. Но с людьми договориться не смогут.

В последнее время, кстати, если ты нарушил и засветился, то отвечаешь не только ты, но и твой начальник. Есть, конечно, класс совсем неприкасаемых, но их мало, тысяча человек на всю Москву. Большинство — это все-таки люди, которые не всесильны. Поэтому они шифруются. Спрос на понты резко упал. Теперь он в основном сосредоточен среди людей, которым просто хочется три семерки в номере.

— Этот бизнес все-таки остался?

— Конечно! Люди по-прежнему хотят иметь красивые номера, как телефонные, так и автомобильные. Это же не для того, чтобы уйти от ответственности, а потому, что человеку нравятся три семерки. Эта страсть есть во всех странах. И пока государство не оказывает услугу по подбору свободного номера, процветает частный бизнес. Он довольно прост. Посредники, как правило, связываются с владельцами красивых номеров, к которым они попали случайно, и предлагают выкупить таблички за 5, 10, 20, 50 тысяч рублей. И в большинстве случаев автомобилисты соглашаются. Потому что если такой номер попал к тебе случайно, он для тебя не несет никакой ценности. А тут 25 тысяч рублей дают, надо только в ГИБДД съездить. Номера аккумулируются у посредников, которые выставляют их на продажу на сайтах. Это абсолютно легально. Продаются не номера, а автомобили-доноры с этими номерами. Человек покупает автомобиль-донор, перекидывает номера на свой автомобиль, а старый утилизирует, потому что в массе своей эти автомобили уже сгнили.

— Остались посредники, которые работают напрямую с ГИБДД?

— Практически нет. Раньше, когда в регистрационный отдел физически привозили целые серии номеров, — тогда да, эти посредники существовали. Сейчас номера делаются коммерческими компаниями, а ГИБДД с помощью случайного алгоритма назначает цифры и буквы. У гаишников просто нет возможности уведомить интересантов, что к ним поступят хорошие номера. Да и деньги, которые прежде платили гаишникам за такую информацию, — они больше, чем можно заплатить посреднику за автомобиль-донор.

— «Схема перевода номеров на посторонние лица давно отработана. Клиент передает свою машину на баланс государственной структуры, под сотрудника которой он намерился «закосить». После бюрократических «проводок» автомобиль попадает к настоящему владельцу, оборудованный «понтовыми» табличками…» Это я читаю тебе выпуск «Новой газеты» 2005 года.

— Уже лет 5 такого нет. Раньше можно было «подарить» автомобиль МВД и вообще ездить с мигалкой. Позже была схема с передачей машины Министерству ЧС. Там она получала специальную раскраску и «люстру». Но после ряда скандалов и увольнений закрылся и этот блат.

Зато сейчас наметилась проблема с так называемыми частными «скорыми». Создается медицинское учреждение, получает лицензию, в том числе на санитарные перевозки. Берется минивэн, на него наносится раскраска, которая регистрируется в ГИБДД, вешается «люстра». И вот таких частных «скорых» стало очень много. В Москве, по моим ощущениям, на одну государственную «скорую» приходится три-четыре частные.

В перспективе это может быть большой проблемой, потому что схема очень простая. Это не компании-пустышки, у них есть сотрудники, документы. Но продавать дорожные индульгенции для них не составит никакого труда. Я, безусловно, призываю всех пропускать «скорые», но в этом сегменте нужно наводить порядок.

— Это что же: если нельзя теперь передать машину на баланс ФСО, то нельзя получить номер ЕКХ?

— Нет никакого смысла в этих номерах, вообще никакого.

— Ну ты говоришь как человек разумный.

— А неразумные ездят на частных «скорых»!

Получить разрешение на частную «скорую» легче и дешевле, чем номер ЕКХ.

Ее номер, естественно, занесут в «белый список», и никаких штрафов не будет. Ведомственные номера только привлекают ненужное внимание. А ненужное внимание во времена интернета — это для людей, которые обладают большими деньгами, как серпом по яйцам. Деньги любят тишину. Понты — признак того, что ты скоро разоришься.

— Какие еще серии есть в «белом списке»?

— «Белый список» составлен не по сериям, а по индивидуальным номерам. Из той же серии АМР далеко не все номера есть в «белом списке».

Кстати, существует — вот это интересная тема, она на будущее, — никому не известная база данных, куда занесены номера, которые система фотофиксации просто не видит. «Белый список» — он публичный. А этот я назвал бы серым. Это база данных, которая не имеет никакого государственного статуса. А в «сером списке» — номера людей, которые знают выходы и которые договорились, что их не будут штрафовать. Все яростно отрицают существование этой базы данных, но дело в том, что публичный аудит системы фотофиксации никогда не проводился, а в программном коде можно наворотить все что угодно.

— Чем тогда подтверждается ее существование?

— Только внешние наблюдения.

Ты видишь, как автомобиль с обычными номерами бодро едет через одну камеру, другую, третью, четвертую. И делает так каждый день. А внутри сидит обычный человек. И видно, что камер он не боится. А вот гаишников боится. И если гаишники стоят, он так не едет.

— И кому за это надо заплатить?

— Это сложный вопрос. Я думаю, его нужно задать господину Ликсутову, Департаменту транспорта или Центру организации дорожного движения. Я думаю, как и в случаях с торговлей пропусками для коммерческого транспорта, корни торговли индульгенциями для езды под камерами надо искать где-то там же. Это мои предположения, оценочные суждения, «возможно», «вероятно». Но говорят (какие-то люди, которые, возможно, дают ложную информацию, неверную), что стоимость такого пропуска — 50 тысяч рублей за полгода.

— По-божески.

— Это вот новая технология. Блатные номера ушли. Появились блатные списки.

«Новая газета» направляет запрос вице-мэру Москвы Максиму Ликсутову с просьбой рассказать о контроле доступа к программному коду системы видеофиксации, ее публичном аудите и существовании «серого списка».