Одиозный майор Евсюков пошел в магазин в свой день рождения, застрелил двоих, шестерых ранил, всего покушений на убийство по его уголовному делу – 22 эпизода. Это как-нибудь характеризует Евсюкова? Нет, это никак его не характеризует. Генерал-полковник Пронин, приехавший на место трагедии, начальник УВД Москвы, сказал, что это хороший офицер, он на хорошем счету, и за ним ничего подобного никогда не числилось. Вот, стоя над телами растерзанных людей, в магазине, залитом кровью, генерал-полковник говорил о том, что майор Евсюков хороший. И по тому, что он сделал, нельзя судить о том, что он плохой. Ну, подумаешь, биоматериал человеческий там попортил. Двадцать два эпизода – ничего страшного, подумаешь, кассирша скончалась потом в больнице.

Да, Пронина после этого пинком под зад выгнали на более высокооплачиваемую должность, он сейчас в гражданке очень неплохо себя чувствует. Но Пронин в этом отношении сделал очень важное заявление – о том, что по действиям, по событиям, совершенным конкретно майором Евсюковым, нельзя судить о системе.

А когда Никиту Леонтьева, пятнадцатилетнего, в Питере, в семьдесят пятом околотке забили насмерть 22 января 2012 года – можно как-то судить о полиции в целом? А битва при Сагре или Хованское побоище, они как-то характеризуют в том числе систему наших правоохранительных органов, как они работают? Да нет, конечно. У нас хорошая полиция, какие могут быть претензии? В целом, систему это никак не характеризует.

А почта России? Вот эта вот самая дискредитировавшая себя и павшая по репутации на уровень АвтоВАЗа структура, от которой никакого толку, которая не доставляет корреспонденцию, которая сейчас занимается уже банковским бизнесом. Она хоть какую-то пользу приносит? Как-то то, что письмо не приходит, то, что такие чудовищные сроки доставки посылок, причем при такой цене, характеризует систему? Да нет, конечно. Почта же хорошая. Замечательные люди работают на почте. Это никакого отношения не имеет к самой структуре, структура безупречна.

Отсутствие дорог, вне зависимости от того, какое у нас обильное финансирование, и какими разными способами деньги поступают, характеризует как-нибудь Росавтодор? Да нет, конечно.

Росавтодор – это безупречная контора, это орган исполнительной власти. Они занимаются управлением, логистикой, у них даже обязанности такой нет, класть асфальт. Поэтому какие могут быть претензии к структуре?

Да, есть некоторые дырки в асфальте. Но дырки-то у нас по ГОСТу,

мы же единственная страна в мире, где существует государственный стандарт на дырку в асфальте,

хотя на остальном земном шаре, даже там, где до этого не додумались, есть прекрасное понимание того, что не может быть дырки в асфальте. То есть асфальт, он без дырок.

Знаете, это как космический корабль без отверстий – герметичность летательного аппарата, она не обсуждается. Нельзя сделать ГОСТ на дырку в спускаемом, например, аппарате. Не может такого быть – потому что априори подразумевается, что у него нет отверстий. Подводная лодка закрывается герметично и уходит в глубины. Не может быть у нее никакого отверстия. Не может быть в принципе ничего такого у подводной лодки, не может быть государственного стандарта. Но у нас есть.

Это как-то характеризует систему? Да нет, ну что вы, ни в коем случае. Как сказал Губерман в свое время по другому поводу более масштабно – изнасилована временем и помята как перина, власть немножечко беременна и по-прежнему невинна. Да, конечно, конечно.

И вот у нас генерал Шевченко оторвал у УАЗика дверную ручку, по этому поводу завод очень неуклюже оправдывался, он сказал, что машина-то была заперта. Конечно, на президентском показе машина была от всякой шпаны заперта, а то мало ли какие-то там вояки ходят, какой-то Главковерх тусуется – мало ли чего.

Кто же будет машину-то, открытую, на президентском показе держать?

Давайте запрем, закроем, ну а то же залезут, что-нибудь сломают, оторвут. И правы были – вот ведь опытные люди, они прекрасно понимали, что президенту нашему нельзя машину показывать и генералам нельзя машину показывать. Плохо кончится – что-нибудь сломают.

По этому поводу опять-таки потом был совершенно фантастический пресс-релиз и ссылки на каких-то удивительных специалистов, которые пояснили, что там стоит автоматическая блокировка, двери запираются сами и открыть их можно только когда машина запущена, двигатель заведен.

То есть машина заперта ровно до тех пор, пока ты ее изнутри не заведешь.

Ой, как интересно. Вот это противоугонка. То есть пока водитель в машине живет – есть шанс в нее проникнуть, а как только водитель машины ушел – все, труп с музыкой.

И вот генерал Шевченко оторвал дверную ручку, все по этому поводу чрезвычайно повеселились, и, конечно, блистателен здесь, абсолютно великолепен комментарий, который дал Песков.

Песков, он вообще в этом отношении чрезвычайно милый человек, он сказал, что эта история не имеет никакого отношения к качеству машины.

Она не может служить каким-то основанием для заключения о качестве УАЗика. Подумаешь – оторвали дверную ручку.

Когда эксперты «Авторевю» на полигоне, на Дмитровском, чуть не убились на УАЗе от того, что у них срезало болты крепления кардана, и кардан чуть не ушел в землю, обычно такие вещи заканчиваются тем, что машина через крышу делает пять оборотов, а всех, кто внутри, хоронят потом под громкую музыку. Да,

завод сказал – да, мы знаем, мы знаем, что срывает, да, бывает, поэтому там же не один болт, там же их пять.

Именно для этого, хотите шестой поставим? Мы поставим туда шестой, седьмой, восьмой из плохой стали, потому что на хорошую сталь – а у нас денег нет.

Это как-то характеризует наш автопром? С точки зрения Пескова – нет. Но это вступает в противоречие с наукой социологией. В социологии есть такой постулат – сформулированный практически на уровне поговорки: для того, чтобы понять суп, не обязательно есть всю кастрюлю, достаточно одной ложки. Достаточно ли оторванной дверной ручки УАЗика для того, чтобы судить об УАЗике в целом? С точки зрения Пескова – нет, с точки зрения генерал-полковника Пронина, например, в адрес Евсюкова, конечно, нет. С точки зрения нас, обывателей, по поводу почты – конечно, нет.

А на самом деле – да. Не работает.

УАЗик – он как был не человеческим, из плохого собранным, неграмотно задуманным и плохо исполненным автомобилем, так и остался.

И весь наш автопром, вот наш суконно-посконный российский родной автопром, сделанный сквозь зубы, с ненавистью, с неуважением к клиенту, по принципу «тебе и так сойдет», по принципу «нет, ты мне заплати, тогда я знаешь, как буду работать». А если мы тебе заплатим, ты скажешь – да, нет, ты что, я так впахивать не привык, с какой это стати. Это замкнутый круг, этот замкнутый круг – не разрываем.

Именно поэтому людей на новые сборочные производства, открываемые в нашей стране иностранцами, брали только по одному принципу – был ли он замазан нашим автопромом или нет. Тот, кто хлебнул совка, того не брали. Тот, кто не хлебнул, того брали. Хотя в Калининграде последнее время, когда у них автокластер начал зарождаться, он пока еще не получился, но, тем не менее, намерение такое было – пятнадцать автозаводов открыть, в Калининграде. Разных. Аж прям-таки даже до, не побоюсь этого слова, Mercedes включительно. Туда начали приглашать уволенных с АвтоВАЗа.

С АвтоВАЗа уволили бессчетное количество людей, до сих пор никто не знает и не признается, что там работало порядка 220-240 тысяч, по списку личного состава на вечерней поверке там не больше 120, и из них сейчас уже осталось меньше 50. Так вот, в Калининграде сказали – да, приезжайте. Компетенция. На АвтоВАЗе же, там компетенция, там же такая компетенция, что

мы не сможем собирать Mercedes без людей, которые забивали резьбовые соединения на АвтоВАЗе.

Можно ли как-то судить в целом о происходящем у нас? Да, вот такие процессы дают представление, во-первых, о том, что у нас нет специалистов. У нас заканчивается компетенция, и в принципе нам автомобиль оказался, вот как китайцам, не по плечу. Есть некоторые темы, закрытые для определенных людей, для определенных стран. Израиль – не потянул собственную автомобильную промышленность, он посчитал избыточным, излишним, хотя в том числе те же самые Жигули они делали. Они делали машину, Anadol она называлась, они делали автомобиль, который был в девичестве Fiat 124. Потом поняли, что Merkava полезнее. В их геополитической ситуации – танк лучше, чем Жигули. Стали делать танки. Танки, кстати, неплохие.

Швейцария решила, что она не будет делать автомобили. Ну, вот так интересно они расположены, что вокруг масса автомобильных производств. Швейцарцы одно время делали, потом разочаровались, бросили эту тему, сейчас в принципе Швейцария, если захочет построить себе автозавод – она не сильно в этом преуспеет, и будет, скорее всего, заниматься какой-то подсборкой. Но ни в коем случае не станет новатором и, создав, например собственный автономный бренд, Швейцария при всем ее потенциале и деньгах не скажет своего веского слова, не завоюет покупателя и не станет мировым производителем. Швейцария – не будет уметь и не в состоянии будет сделать собственный автомобиль.

И узбеки, которые пошли по пути патентного производства, они собственного не производят. Они делают чужое.

Они борются за качество, они занимаются локализацией. В Узбекистане теперь есть автопром.

Но узбекские автомобили, приходящие к нам под брендом теперь уже Ravon, до недавнего времени Daewoo и еще до недавнего времени Chevrolet, они не являются узбекскими по компетенции – они являются только по месту рождения, в Узбекистане, принадлежащими этой стране, а в остальном нет, конечно, это чужие автомобили.

Мы можем позволить себе автопром? А, на самом деле, нет, мы уже отстали настолько, что мы не в состоянии его сделать.

И сейчас вот эта разборка вокруг Кортежа показывает, до какой степени мы деградировали. У нас там будет очень много импортного, наш Кортеж не будет на 100% отечественным, потому что нашего отечественного такого не существует.

Мы не можем для нашего президента сделать машину полностью из отечественного, с отечественной идеологией, с отечественными технологиями. У нас нет этих технологий. Вот у нас их в принципе нет. Тоже самое как, например, у всего земного шара отсутствуют технологии производства, помните, в компьютерах какая главная деталь? Процессор. Кто делает процессоры? Одна страна. Сколько патентообладателей, тех самых калькодержателей? Трое. Да вот собственно и все.

Это как-то умаляет достоинство всех остальных, кто не производит, пользуется чужим? Нет. Еще вопрос в том, как пользоваться, и вопрос в том, на что это направить. Вот у тебя этого нет, но ты это купил за рубежом, ты же можешь из всего сделать например яд, для того, чтобы все умерли, а можешь создать таблетку, которая всех оздоровит.

Наш автопром очень четко охарактеризован президентским показом УАЗика,

вот это сто двадцать пятый уже приговор, то есть вы знаете, над гробом лежат не венки, а приговоры по разным поводам – это такие вот гвозди, забитые в крышку, уже даже не последний, а сто двадцать пятый раз последний.

Мы не можем делать автомобили. Мы можем потратить огромное количество денег на производство, можем сконнектиться, скооперироваться и сдружиться с корейцами, с немцами, с китайцами, с кем угодно. Как только это наше – оно не получается.

Когда из китайских комплектующих собирают Solaris, получается очень хорошая машина, одна из лучших в нашей стране в своем классе. Когда из корейских комплектующих собирают УАЗик, получается такая машина, у которой отрывают дверную ручку.

Дверная ручка в данном случае является не самой важной деталью автомобиля, но знаете, у УАЗика все такое.

У него двигатель такой же, у него подвеска такая же, у него рулевое такое же. УАЗик не держит дорогу. УАЗик, например, чрезвычайно сложен в управлении. УАЗик очень хорош на бездорожье и очень плох на асфальте.

Когда его предка создали на рессорной подвеске, без компьютера, высчитывая логарифмической линейкой, как он будет ехать, он, тем не менее, дорогу держал и по ровной двигался. Когда это же самое изделие перевели на пружины – выяснилось, что машина разучилась, и в динамическом коридоре метр вправо метр влево она по шоссе двигается, иногда сгребая КамАЗы встречные. Это наша компетенция.

И когда у ульяновцев спросили, как же так, они сказали – да, мы знаем, ну есть такая проблема, да, мы в курсе.

То есть мы в курсе, что у этой машины отрывается кардан, ну подумаешь – погибнет там несколько человек.

Да, мы знаем, что она не держит дорогу – ну, подумаешь, ну, уберется кто-нибудь. Да, мы знаем, что у нее отрывается дверная ручка, да, мы знаем, что у нее это не работает, ну и что? Ну, это же машина – вот сел, поехал.

Да, мы знаем, что майор Евсюков убил двоих, ранил шестерых и двадцать два покушения на убийство в общей сложности. И Пронин же сказал – он хороший офицер. Вот это – наша система. Это наше отношение друг к другу, это наше отношение вверх и вниз, то есть по той самой вертикали, когда наверху все в порядке, а внизу неважно как. Это та ситуация, в которой мы в том числе, любим наш отечественный автопром, но что нас отличает – мы же верим что, в конце концов, поумнеем, станет лучше, что мы купим очередной импортный станок, мы всегда так делали.

Мы вот это наше непотребство созидаем на импортных станках. Мы наше чудовище делаем импортными отвертками, красим импортными красками. И у нас доля отечественного там все меньше и меньше. Все равно получается непотребство. Но мы верим, это как на последней минуте матча по футболу, мы верим, что мы забьем первый и последний гол. То есть мы проиграли, мы уже два тайма продырявили собственные ворота так, что просто стыдно, но мы верим, что за последнюю секунду мы что-то сделаем.

Эта вера нас очень сильно отличает, облагораживает, она обнадеживает автопром. На самом деле она позволяет не только автопрому издеваться над нами безгранично. Потому что до тех пор, пока мы верим в сказки, до тех пор, пока мы сидим ничего не делаем, мы ждем, что на УАЗике поумнеют – распогодится, на АвтоВАЗе поумнеют – распогодится, на Горьковском автозаводе поумнеют – распогодится, на КамАЗе поумнеют – распогодится. Вот до тех пор – ничего не будет происходить.