На уроках физики нам нечего было делать, поэтому тайком от нашего учителя, замечательного, уважаемого, чрезвычайно приятного и очень сопереживающего нам человека, которого звали Гельмут Иванович Глеклер, мы выводили новые разные физические единицы. И мы решили вывести с моим другом Петей Тихомировым и Серегой Зоновым, на троих практически сообразили, новую единицу добротности. Добротность подразумевалась такая чисто визуальная, это вот такие крепкие мужики или, например, большая лошадь, или какой-то сельскохозяйственный агрегат. А Гельмут Иванович был мужиком очень статным, по большому счету огромным, то есть, здоровенный мужичище с дверной проем размером, осанистый, мы его обожали. И мы тогда эту единицу назвали единицу добротности 1 гельмут и мы измеряли все в гельмутах: там, 1 гельмут, 2 гельмута, 3 гельмута.

У нас получилась такая маленькая своя единичка измерения, а мы в тот момент еще с Петей Тихомировым активно еще занимались верховой ездой, только-только пришли в школу верховой езды центрального московского ипподрома. Но я-то понятно, я двоечник, я школу прогуливал, а Петю вызывали к доске и говорили: «Петр, ты идешь на золотую медаль. Почему тебя вчера не было на уроке? С Асланяном-то понятно, он двоечник. А ты почему?». Лошадям дают чудовищные имена, видимо, это все-таки прерогатива пьяных зоотехников; они когда принимают роды очередного жеребенка и радуются настолько, что упиваются еще до момента наступления какого бы то ни было осмысленного передвижения этого жеребенка – а он, как известно, встает через 15 минут и идет, они уже все пьяные – то им приходит всегда самое страшное. И у нас были на ипподроме фантастические имена у лошадей, их было стыдно произносить. Когда приезжаешь домой, а там ходят всякие взрослые люди и там говорят: «А сыночек-то у нас верхом катается. Как его лошадку зовут?» как вам сказать, как ее зовут, у нее имя настолько чудовищное, что произнести это невозможно?

И Петю Тихомирова вызывали к доске и говорили: «Петя, ты почему прогулял?». Он говорил: «Я с Состава упал». Полкласса начинало ржать, потому что понимало, о чем речь, остальная полкласса в недоумении была. А у нас классный руководитель дядя Коля, Николай Викторович Мухин, он мало того, что конченный подонок, так вот мразь удивительная. Для 1983 года человек опередил эпоху на целый виток развития, потому что тогда, в 1983 году, наш Николай Викторович Мухин говорил, глядя на нас свысока: «За то, что я у вас классный руководитель, мне доплачивают всего 10 рублей. Неужели вы думаете, что я за эти деньги буду ломаться тут перед вами?». Сейчас это понятно, сейчас учитель не будет ломаться, тогда это звучало несколько инновационно.

Так вот, Николай Викторович Мухин слушал про Состава и соответственно переспрашивал «Чего?» и Петя Тихомиров спокойно объяснял применение имен лошадей, поскольку Состав это был светло-серый жеребец. Он говорил: «Николай Викторович, я ехал на Составе, а тут из-за Медали с Блеском Закал выскочил, Блеск подыграл, Закала отбило и я упал с Состава». Мухин Николай Викторович зависал на какое-то время, класс ржал, он говорил: «Садись, Тихомиров, чтоб я тебя больше не видел и не слышал».

И у нас на ипподроме была литовская тяжеловозная кобыла, ее звали Украдка, не менее идиотское имя. Вот она имела по шкале добротности 2 единицы, она была 2 гемута, потому что она была кряжестая такая, шикарная очень добрая, она была игреневая, то есть, она была такого перламутрового цвета, блондинка с белой гривой и белым хвостом, прекрасная лошадка. Имя тоже было непроизносимое; где-нибудь в кругу непосвященных если что-то по этому поводу сообщал, то все 20 раз переспрашивали и все равно не могли понять, на чем ты ездил.

Мою первую лошадь звали настолько страшно, что я на всякий случай всегда говорил: да я на Машке ездил. Понятно, на Машке – и на Машке. В конных кругах ее имя было легендарным, потому что это чемпионская лошадь по имени Сугубая. Как же выпили зоотехники в момент ее рождения! И вот имея такую единицу добротности, как 1 гельмут и некую привычку как-то классифицировать и назначать новые величины, просто их придумывать.

Заявление нашего министра транспорта товарища Соколова. Максимка тут у нас на прошлой неделе брякнул, оно заставило меня задуматься над единицей удаления власти от народа. Очень любопытно, какая дистанция, в чем ее можно измерять. Например, в соколовах, потому что Соколов сказал, причем это был узкий круг людей, прессу допустили совершенно случайно, так получилось, что она услышала об этом. Максим Юрьевич сказал, что «самые хорошие федеральные дороги, если брать все регионы нашей страны, в республике Карелия». Предположим, что Соколов, например, не дорожник, а экономист, он закончил Ленинградский университет, после этого понятно, что у человека судьба в принципе была обречена на успех. Но Максимка-то брякнул дальше: «Лучше, чем в Финляндии». В Финляндии он был.

Учитывая, что международные эксперты считают Россию по качеству дорог на 111 месте, означает ли это, что Финляндия стоит на 112? Вот никогда ни в каких рейтингах, даже в самых клеветнических, не приходилось видеть ничего связанного с качеством финских дорог ниже сотки сильнейших, как-то в двадцатке она всегда. Скандинавские страны в целом всегда наверху находятся рейтинга, но на 111 я не помню Финляндии, на 112, и даже знаете, на 109. Тем не менее с точки зрения нашего министра транспорта Максимки Соколова у нас дороги лучше, чем в Финляндии.

Это не только вот такое брезгливое презрение к назойливым людям, которые что-то тут под ногами суетятся, свойственно любому нашему министерству, любому нашему чиновнику. Как Минздраву мешают наши больные, вот эти вот старухи немощные, которые постоянно что-то хотят, а не болеют… А онкологические – ты его лечи-не лечи, все равно сдохнет, а на него таблетки нужны. А почему мы всей страной собираем деньги на детей? Эхо Москвы собирает деньги на детей, Первый канал гордится: «Мы собрали на очередного больного ребенка». Не на олимпийскую сборную по футболу, не на наши гениальные достижения, не на ростехнологии, не на роснано – мы собрали на больного человека, всей страной скинулись, мы сердобольны, мы можем помочь, мы скинулись человеку, у него диагноз такой, что в нашей стране его лечить даже не брался, и Минздраву очень мешают больные. А Министерству образования чрезвычайно мешают дети, потому что дети никак не укладываются в те параметры, которые им предписаны. И люди, которые ездят по нашим дорогам, в том числе по Финляндии они ездят пока еще не нашей, и ездят по тут. С Финляндией мы с 1939 года по поводу границы, конечно, договорились об всем, в 1941 пересмотрели, в 1944 пересмотрели, в 1945 подписали – вопросы, конечно, остались.

Но вот тем не менее, по дорогам Финляндии ездим, по Карелии катаемся. На дорогам Финляндии даже испачкаться не получается, а на дорогах Карелии в Петрозаводске отлично получается испачкаться. Вообще в принципе в Карелии хорошо можно испачкаться где угодно, в Финляндии – нет. Дороги Финляндии хуже, чем наши дороги. Можно, конечно, измерять вот эту удаленность власти от людей в соколовах, можно, например в максимках, потому что в таком случае получается хорошая единица.

Есть же у нас еще чисто московский пример. Есть у нас специальный чиновник, который поставил своей задачей сделать максимально невыносимой жизнь автомобилистов. Это такая социальная категория людей, пораженная в гражданских правах, вот им нельзя. Эрик Кох, например, считал, что в Киеве евреям нельзя, поэтому он их расстрелял, а Максим Ликсутов считает, что автомобилистам нельзя, поэтому он их прищемил. А другой Максим, он считает, что у нас дороги лучше, чем в Финляндии.

И то, и другое говорит даже не о том, что они с дуба рухнули все, это говорит о том, что во-первых, они не до конца владеют материалом, во-вторых, у них огромная дистанция разрыва с нами, с действительностью, ну очень большая, но очень короткая дистанция с теми, кто наверху задает вопросы. Потому что Соколов-то об этом сказал Патрушеву, а Патрушев – это человек в нашей стране довольно весомый. Был междусобойчик, там они обсуждали вопросы безопасности, дороги все-таки входят в нашу доктрину безопасности. Чем меньше дорог, тем безопаснее наша страна в целом, враг не прорвется.

И очень важно отчитаться наверх. Мы с вами мешаем, безусловно мешаем, потому что вякаем регулярно о том, как на самом деле. Но нас никто не принимает в расчет, нас не воспринимают ни как больных, ни как водителей, ни как объект обучения, ни как объект исцеления. У нас есть заранее четко определенные параметры, у нас есть целевые программы, у нас есть достижения – только попробуй, сволочь, их не достигнуть, мы тебе сверху написали уникальную бумагу. У нас ведь государство работает по принципу уникальности бумаг, все уникальные бумаги пишутся по щучьему веленью. Мы не будем работать, у нас не будет экономики, у нас не будет промышленности, у нас не будет дорог, но мы напишем такую бумагу, которая за нас все сама сделает, это будет предписание, указание, это будет закон, какие-нибудь нормативные акты – не важно, что это будет. Но у нас Государственная дума, у нас аппарат правительства. Они чем занимаются? Они пишут документы, они пишут очередной документ обязательный к исполнению. В этом документе нужно предусмотреть абсолютно все, чтобы не работая, оно тем не менее привело к заранее заложенному результату.

Результат достигнут быть не может. Ну как со времен советской власти нельзя было поднять урожайность, нельзя было увеличить надои, нельзя было увеличить количество мяса – не получалось коровы дохли, молоко разводили водой, хлеб не родился. Поэтому приходилось выкручиваться со статистикой. Со статистикой приходится выкручиваться и сейчас, картина того, что народ при этом дохнет с голоду, как при советской власти, во внимание не берется.

То, что мы с вами реальные пользователи, катаемся по Карелии, многие катаются по Карелии и по Финляндии, могут сравнить, тоже во внимание не берется. Никого не волнует, как на самом деле, волнует, как можно отчитаться. Нужно написать универсальную бумагу и спросить за ее исполнение. Как только ты собираешь за исполнение подписи – Иванов ответственный, Петров ответственный, Сидоров – это не значит, что он за это отвечает, значит, что он тоже принял к сведению. Как можно ответить за непостроенные дороги? Как можно ответить за заявление о том, что в Карелии дороги лучше, чем в Финляндии? Да никак, никто не будет тебя спрашивать за это, ты должен просто в нужной графе поставить галочку. И когда ты заявляешь, что дороги лучше, у тебя под этим есть документ, ты приносишь наверх бумагу, где действительно написано, сколько тонн освоено, сколько рублей освоено.

И из этого следует, что дороги есть, и из этого следует, что дороги лучше. Сколько мы при этом строим дорог? На сегодняшний день да, темпы немного снизились, Дворкович считает, что порядка 20% снижение темпа строительства дорог. Поэтому мы за нынешний год построили всего 300 километров в отличии от Китая, который как всегда традиционно построил 10 тысяч километров. И у нас цена ну чуть выше, чем в Китае. Если в Китае 1 км дороги стоит где-то порядка 2 миллионов, у нас порядка 17 миллионов видимо потому, что у нас песок дороже, щебень дороже. Сколько в Европе стоит? Ну, в ЕС порядка 6 миллионов за 1 условный километр дороги, а у нас 17. Почему? Потому что понятно, что в ЕС рабочие дешевле. Сколько может стоить французский асфальтоукладчик, сколько может стоить немецкий рабочий? Понятно, что он стоит дешевле, чем наши таджики, наши таджики дороже. Сколько стоит щебень в Германии? Понятно, что щебень в Германии дешевле. Сколько стоит в Германии песок- песок, знаете ли, очень дешевый в Германии, а в России дороже, у нас песка не хватает, поэтому приходится добывать. У нас с щебенкой проблемы, поэтому приходится где-то намывать. У нас с рабочими проблемы, поэтому они у нас такие дорогие. И с асфальтом. Из этого складывается стоимость нашего километра.

Хотя конечно мы все-таки рекордсмены, мы же экономика невероятных достижений, поэтому мы при реконструкции МКАД, реконструкции не при строительстве, поставили рекорд, превысив 100 миллионов за 1 километр! В Европе порядка 6-7 миллионов за километр, в Москве, когда рубили сквозь вечную мерзлоту Москвы, когда DHL доставляли каждую песчинку в отдельном конверте, это обошлось в 100 миллионов. Реконструкция третьего транспортного кольца – 117, а вот по поводу первого километра четвертого транспортного кольца очень серьезные расхождения, цифры не получается уточнить, потому что вот мои данные, что мы потратили где-то 630-690 миллионов долларов на 1 километр дороги, это чуть больше, чем полмиллиарда на 1 километр. А вот недавно по уточненным данным – все-таки я был не прав – мы закопали в единственный километр 715 миллионов долларов. В Европе 6-7 миллионов, у нас 715 миллионов за то же самое за один в один. Представляете, сколько стоит наш таджик с лопатой и щебенка?

Из этого складывается стоимость наших дорог. И мы по этим дорогам тоже ездим и мы можем посмотреть, как не хватает казны, а казна – это мы с вами; как нас с вами не хватает на пенсионный фонд, на здравоохранение, на обучение и на дороги. При этом, тем не менее, все равно не смотря ни на что, наши дороги лучше, чем в Финляндии. Единица удаления нас от товарища Соколова может быть, например, в максимах, так же, как и от товарища Ликсутова в максимах. Получается автономная единица удаления власти, она в максИмах или в мАксимах, потому что тут мы достигаем, конечно, такого максимума удаления, когда у них там на небесах в принципе не видно, что происходит у нас на земле, вообще никак.

И вы слушали, возможно, в воинских частях, я даже думаю, конспектировали, как посылал Владимир Владимирович народу послание на прошлой неделе и как он рассказывал, например, об успехах нашего автопрома. У нас рост производства грузовиков и наконец-то в армию поступили свежие КАМАЗы, действительно свежего года выпуска, гособоронзаказ поступил в 2015, реализован в 2016 – это гарантия государства. Поэтому КАМАЗ смог выполнить свои обязательства, вот он наконец-то долгожданный рост нашей экономики и автопрома в частности. Про легковые говорить не будем. КАМАЗ, что приятно, все тот же, ему уже 40 лет и тем не менее он защищает родину. Большое спасибо. Наши макроэкономические показатели говорят о том, что и Владимир Владимирович находится на удалении в несколько мАксимах от действительности по автопрому, мы это видели сами и слышали сами.

А можно пойти по другому пути. Можно дистанцию удаления всех этих людей от нас измерять, например, в годах. Потому что Росавтодор заявил, что готовы привязать из 40 тысяч деревень к большой земле только те, которые находятся на удалении в 5 километров. И учитывая обнародованные планы Росавтодора выяснилось, что на привязку этих населенных пунктов к большой земле асфальтом федеральных трасс потребуется 261 год. Это хорошая федеральная программа на 261 год. Сейчас мы будем лицезреть, как она реализуется, финансирование на ближайшие 261 год можно измерять в годах. Хотя в максимах мне нравится больше, это говорит о том, что они от нас удалились на невероятный максимум.