Место москвича – под землей. Он не смеет видеть солнце, безболезненно ходить по улице, бесплатно ездить на машине. Слишком долго москвич раздражал страну пропиской, колбасой и «Волгой», пока остальные на него работали, недоедали, недосыпали, мерзли и надрывались. Настает время расплаты.

Столичная власть почти избавилась от москвичей. Без них сподручней мстить, уродовать город, крушить привычное и насаждать провинциальное. Градостроительной политикой, искажающей лицо Москвы, заведуют пара жителей Казани, за отключение горячей воды и обмазанные краской заборы печётся деревенский из-под Курска, за метро отвечает человек из Куйбышева, водителям мстит эстонец, со здоровьем сражается ростовчанин, уничтожением образования заведует человек из деревни в Оренбургской области… Про мэра и так понятно… Он из деревни Няксимволь, что по-русски означает «грязь». Все они настырны, наглы и изворотливы. Каждый действует потихоньку, но вместе – сила, сокрушающая Москву не хуже Орды.

И каждый из них обязательно – реформатор. Все, что он творит с людьми и городом – миссия, эпохальное преобразование, шаг в вечность. Осознавая размах содеянного, никто из них не считает нужным спрашивать мнение москвичей, трущихся о штанину. Когда двигаешься в историю, разве уместно запинаться о чужие точки зрения? Недовольные вправе съехать в деревню. Министр Улюкаев подтолкнул их в спину: «Государству стоит помочь жителям обменять жилплощадь на более доступную для уплаты налогов».

В результате коллективных усилий провинциальных реформаторов облик Москвы меняется.

Дороги в центре становятся уже, появляются пешеходные трассы и велосипедные шоссе. И все это непременно переодевается в плитку.

Начали уродовать город плиткой три года тому назад. Выложили тротуары бетонной брусчаткой, убрав с улиц людей на скейтах и роликах, отравив жизнь старушкам и добавив мучений женщинам на каблуках. Ведь в родных деревнях ни одной из этих категорий не существует. Там не ездят на роликах, не ходят на каблуках, про скейт не слышали, а бабки преют на завалинках, не перемещаясь по окрестностям. Примечательно, что плитку перекладывают многократно. Она нигде не легла ровно, но в этом году ее кладут не поэтому, а потому, что привезли новую. Кладут, в том числе, и поверх прежней, создавая задел для диссертаций будущим археологам.

Они станут изучать этот период, дифференцируя по собянинским слоям: первая собянинская плитка серая и мрачная, вторая собянинская желтая и более крупная… В будущем году положат третий слой…

Автобусы города перекрасили в синие гробы. Они еще мрачней, чем форма полицаев. Москвичи должны готовиться к похоронам городского облика, своей среды обитания, культурного наследия и исторических традиций. Все по анекдоту: «Пора привыкать к земле».

Поскольку ни ходить, ни ездить по своему городу москвичам не предписано, их ждет метро и казематы подземелий. Избавившись от ларечников, вестибюли и подземные переходы погрузились в реконструкцию. Власть обещает с бумажных плакатов: «Скоро здесь будет чисто и удобно».

Лимитчики не знают, что каждый вестибюль и переход имел свое архитектурное решение. Оно было увязано с обликом станции.

Судя по результатам реконструкции метро «Пражская», принято решение увязать стилистику не с архитектурой станции, а с общегородской дизайнерской тенденцией крематория. Вместо желто-шоколадной керамики, переход «Пражской» выложили серо-черными железными щитами.

На плакате с обещанием про «чисто и удобно» тут же появилась рецензия москвича, которого никто не собирался спрашивать: «Не делайте из метро кладбище».

Прогоняя москвичей с поверхности города в метро, внедряя тему кладбищ, гробов и подземелий, в реконструкции переходов применена специальная настенная плитка, изображающая черную плесень.

Демонстрационный образец – подземный переход под Балаклавским проспектом напротив дома 12к3 и магазина «Штаер» у метро Чертановская. Черной плесенью выложены две стены и элегантная полоска снизу и сверху основной плитки.

Москвичи должны усвоить, что их место под землей, во мраке и плесени.